Получилось так, что, когда я уехал из санатория Герцена, Ф. Г. осталась фактически одна. Ирина Сергеевна отбыла несколько дней назад, Вера Петровна накануне, приезд Яншина задержался.
— Ничего, буду гулять, — сказала Ф. Г. мне на прощанье, — хоть надышусь сосновым воздухом на весь год.
Наталия Иосифовна, жена Грибова, горячая поклонница Раневской, вскоре приехала в санаторий вместе с мужем. Ф. Г. нежно относилась к нему. Когда в день семидесятилетия Алексея Николаевича ему присвоили звание Героя социалистического труда, она прислала телеграмму: «Сердечно поздравляю. Горжусь, что хотя бы в кино, в «Свадьбе», была вашей законной супругой».
Едва зайдя в санаторную столовую, чета Грибовых увидела Ф. Г., одиноко сидящую в углу. Она радостно помахала им:
— Алеша, Наташа, идите ко мне, а то здесь нет ни одной живой души, с которой поговорить можно!
В эти дни она все внимание уделяла приблудной собаке на сносях, беспокоилась, где та рожать будет… Попросила кого-то из служащих соорудить дошатый закуток, сходила в лавку военного городка и принесла махровую простыню, которой устлала закуток. А когда сука ощенилась, каждый день приносила кутятам молоко. Заметив у них блох, кинулась за специальным мылом, уговорила нянечку искупать им и щенков, и мамашу и внимательно-наблюдала процесс мойки.
— Осторожнее, осторожнее, — просила она. — Это страшное мыло попадет им в глаза, и они обязательно ослепнут. На всю жизнь.
И была счастлива, что ни сука, ни шенки больше не чесались и смотрели на Ф. Г. благодарными глазами.
Через неделю щенки исчезли: директор санатория приказал их утопить.
— Изувер! — бросила Ф. Г. ему в лицо, а Наталье Иосифовне позже сказала:
— Вы бы видели эту суку, как она бегала вокруг здания, обнюхивала все закоулки, призывно скулила, заглядывала людям в лица. Потом подошла ко мне и долго молча стояла. Ее взгляд матери, оставшейся без детей, я не могла выдержать.
Первый заход
В гостях у Раневской побывала проездом Н. Кошеверова, вернувшаяся из ГАР, куда она ездила на премьеру фильма «Сегодня новый аттракцион». Ф. Г, пересказала мне свой разговор с нею.
— Ну, как вы съездили, Надюша?
— Отлично. Фильм принимали превосходно. (Пауза.) Фаиныш, а ведь ты любишь сказки Андерсена?
— Разве их можно не любить? Это настоящая поэзия.
— Я знала, что ты любишь Андерсена!
— Да, да. Ну а погода в Германии была хорошей?
— Хорошей. У меня сейчас чудный сценарий — сделали Дунский и Фрид, очень опытные и милые сценаристы. Они написали целую андерсениаду!
— Надюша, скажи, ты бываешь у себя в Ленинграде в букинистических лавках?
— Бываю, а что?
— Ты не смогла бы мне купить Монтеня? В Москве его не достать.
— Конечно, Фаиныш. Но ты смогла бы это сделать сама. Разве тебе не хочется снова побывать в Ленинграде? Ты ведь очень любишь наш город?
— Люблю, но сниматься у тебя не буду.
— Почему же?!
— Надя, вот когда ты сидишь здесь, пополневшая, отдохнувшая, спокойная, — я тебя люблю. Но в павильоне… Мне слишком дорого обходится сниматься у тебя, не говори со мной о новом сценарии.
— О, вы не знаете Кошеверову, — сказала мне Ф. Г. — Это только первый заход. Она еще не раз будет атаковать меня, но теперь уж я буду непреклонна.
— Фаина Георгиевна, — спросил я, — а вдруг сценарий в самом деле хорош?
Она погрозила мне кулаком.
— Вы хотите моей смерти? — и, вздохнув, добавила: — Я могла бы сейчас сняться. В хорошей комедии, например. Сатирической. Может быть, это будет напоследок… Но у Кошеверовой — никогда!